О воспитании

— Ты по-английски не говоришь?

Это первый вопрос, который Патрик задает мне при встрече.

— У меня тут двое, — поясняет он с некоторым беспокойством, мельком взглянув назад, — по-французски ни в зуб ногой.

Это относится к двум азиатским девушкам, стоящим немного поодаль и отчаянно улыбающимся то ли Патрику, то ли мне.

Но вскоре выясняется, что беспокоиться насчет языкового барьера не стоит: девушки как садятся в машину, так и засыпают. Я впоследствии нередко замечала, что молодые люди в дороге чаще всего спят.

— Ты из По? — спрашивает меня Патрик

— Уже да, — отвечаю я с тоской. — Нашла здесь работу, теперь вот постепенно переезжаю. Осталось из Бордо забрать несколько вещей.

— Ты, видимо, не очень-то рада переезду. Я понимаю, мне в молодости тоже в Бордо больше нравилось. Ясное дело: там бары, клубы, жизнь бьет ключом. Но теперь, когда у меня есть семья, мне и здесь живется отлично. Что за работа-то у тебя?

Я объясняю

— А ты кем работаешь?

Готового ответа на этот вопрос у Патрика не оказывается. Он пережевывает несколько фраз, потом проглатывает их и выдает наконец:

— Вообще-то я был военным… Но потом мне это осточертело, и я ушел в отставку.

— Неужели из армии можно вот так запросто взять — и уйти?

— Вообще-то нет. Но если есть голова на плечах, и в ней — немножко смекалки, то лазейка найдется. Я вот нашел.

И он поясняет:

— Когда солдат возвращается после боевой операции, он в обязательном порядке должен пройти осмотр у врача и у психиатра. Ну там, знаешь, чтобы убедиться, что он не рехнулся во время командировки. Так вот, когда я вернулся из Югославии, меня сразу же хотели отправить в очередную горячую точку. Но я уже тогда точно знал, что вся эта армия у меня в печенках сидит и что больше я на войну ни за какие деньги не пойду. Вот я и сделал вид, что у меня не все в порядке с головой. Конечно, тут главное не переиграть. Я сыграл тонко. Вначале просто посеял сомнения у врача. Он в тот же день сообщил начальству, что мне давать оружие пока нельзя, и что нужно меня еще немного потестировать. Конечно, мой руководитель был в бешенстве. Меня заставили заниматься уборкой, и я пару недель мыл унитазы в казарме. За это время опасения медиков подтвердились. Меня уже никуда не собирались пускать, и я твердо закрепился на должности уборщицы. А через несколько месяцев меня наконец отправили в отставку как негодного к службе. Так я и обрел свободу.

— И чем же ты стал заниматься на свободе?

— Чем попало. Сидел на пособии, работал на мэрию, ремонтировал очистные сооружения… пока не понял, чего я хочу от этой жизни. А теперь, когда я нашел свое призвание, я твердо решил: все силы буду вкладывать в реализацию моего проекта.

Я, естественно, интересуюсь, что за проект.

— Я хочу разводить кур. Не на мясо, нет. Учитывая, что мясо нужно есть не чаще раза в неделю, я думаю сделать ставку на яичную породу.

— Фермерство — такое сложное дело! Наверное, нужно очень хорошо подготовиться, чтобы не понести убытки с самого начала.

— О да, я уже давно готовлюсь. У меня есть друг, который дает мне много дельных советов. Я даже решил, какую породу заведу: голуаз, или галльскую курицу.

Далее следует краткое описание этой патриотически названной породы: золотистое оперение, оранжевые глаза, небольшой размер, способность летать — и период почти полного забвения во время Второй мировой войны…

— А твоя жена поддерживает твою куриную страсть?

— В принципе, да. Но я знаю, что на моей ферме она ничего делать не станет. У нее своя работа, и ей, я думаю, будет не до кур.

— Чем она занимается?

— Размещением детей.

— Как так — размещением? Каких детей?

— Ну знаешь, бывает же, что ребенок появляется на свет в неблагополучной семье. Его родители не могут толком за ним присматривать, или даже представляют опасность для его жизни. Таких детей временно размещают в нормальных семьях. Это не удочерение или усыновление: ребенок проводит в приемной семье всего несколько дней в неделю, а остальное время живет у своих родителей или в детском доме. Вот подбором таких «гостевых» семей и занимается моя жена.

— Это же так чудовищно противоестественно! И как может настоящая мать смириться с тем, что ее ребенок сдается в аренду каким-то чужим людям?

— Да что ты! Такие тяжелые случаи бывают, ты даже представить себе не можешь. Например, в нашей деревне живет одна цыганская пара. У жены уже пятая непризнанная беременность.

— Что-что?

— Беременность непризнанная, или отрицание беременности. Это когда женщина подсознательно отказывается признать, что ждет ребенка. То есть она его и не ждет совсем: хотя он уже зачат, ее тело никак не реагирует на свое новое состояние, и она о нем не подозревает до самого конца. Даже живота совсем не видно. И когда вдруг в последний момент правда выходит наружу, такая мать совершенно не готова ухаживать за младенцем. И молока у нее, как правило, нет, и желания возиться с ребенком — тоже…

— Чудеса! — удивляюсь я. — Такое правда бывает?

— Да. Именно таким синдромом страдает вот уже в пятый раз эта самая цыганка, которая живет в нашей деревне. Каждый раз, как родит, говорит, что уж этого-то ребенка точно выходит сама. И каждый раз все заканчивается одинаково: она забрасывает его в дальний угол, и государству приходится спасать несчастного малыша. Такими-то детишками и занимается моя жена.

— Видно, и ты любишь детей. У тебя свои есть?

— Есть.

— Сколько?

— Двое… то есть трое, — поправляется Патрик и рассказывает свою историю.

— В шестнадцать лет у меня, как и у всех нормальных подростков, была подружка. Никаких серьезных планов мы с ней не строили — да и какие планы в этом возрасте? Просто первый опыт отношений… И тут в один прекрасный день она мне объявляет, что беременна. Я, естественно, твердо заявил, что этого ребенка не хочу. Я даже не был уверен, что он от меня. Настаивал, чтоб она сделала аборт. А она — нет, да и все. Не знаю, почему. В итоге мы на этом пункте не сошлись, и я ушел, так ребенка и не признав. Скажи, разве я не прав? Ну зачем человеку в шестнадцать лет становиться отцом? У меня и в мыслях этого не было… В общем, так до недавнего времени я считал, что ребенок не мой, и жил спокойно.

Этот ребенок — девочка. Ей теперь пятнадцать лет, и у нее серьезные поведенческие проблемы. Она не признает авторитетов, регулярно убегает из дома… Ее мать вбила себе в голову, что будь у этой девочки отец, она бы вела себя лучше. И вот настояла на том, чтобы сделать анализ ДНК. Ну сделали. Вышло, что это моя дочь. Вот я и еду в Бордо, чтобы с ней познакомиться. Она сейчас как раз в очередной раз убежала из дому и находится пока в детском приюте.

— Представляю, как ты, должно быть, волнуешься перед этой встречей!

— Да нисколько не волнуюсь, — и правда, совершенно невозмутимо Патрик продолжает рассуждать о воспитании. — Знаешь, быть родителем — дело непростое. Дети ведь так зависят от чужого мнения! Ты их воспитываешь, чтобы они умели расставлять приоритеты в жизни и не отвлекались на ерунду. А для них самое важное — какой марки у них телефон или ботинки. Я им все время говорю: «Свитер — это свитер, его задача — сохранять тепло, и с этой задачей он может справиться вне зависимости от того, есть на нем логотип с крокодилом или нет». Ох уж эта современная молодежь…

«Ох уже эти современные родители», — в свою очередь вздыхаю я молча.