Воспоминания военного хирурга. Глава 4

Часто приходилось оперировать больных с брюшным тифом, у которых при позднем обращении возникало прободение тонкой кишки с дальнейшим развитием перитонита. Диагностика этого осложнения затруднялось тем, что они находились в инфекционном отделении, и на фоне общего тяжелого состояния больного установить прободение было нелегко. Прободение кишечника протекает без сильных болей, в отличие от прободения язвы желудка с его кислым содержимым. Часто наступали повторные прободения на новом участке, такие больные обычно погибали. Ситуация несколько улучшилась, когда стали применять специальные пятиметровые зонды для разгрузки кишечника. Больные осматривались хирургами в инфекционном отделении, улучшилась диагностика, смертность уменьшилась.

Заболеваемость инфекционными болезнями была очень высокой, до 90-95% личного состава. Болели, в основном, гепатитом и брюшным тифом. Главной причиной считалась грязная вода, которая, проходя через песок, не фильтровалась. Не исключался и бытовой фактор заражения. Если непосредственно перед едой не помыл руки, считай, что ты уже заболел - такие там были условия. Принято считать, что, если у больных гепатитом появилась желтушность кожи, он уже не заразен для окружающих.Некоторые командиры частей отправляли в отпуск офицеров домой явно больных, там они обращались к местным врачам и ложились на лечение в больницу. Я не представляю, как они в таком тяжелом состоянии добирались до дома, ведь в Ташкенте, где производилась пересадка, были большие проблемы с авиабилетами, процветала спекуляция. Тогда у нас была в моде песня с переделанными словами: «Лица желтые по городу кружатся…»

Жили и работали мы в модулях, построенных из каркасно - щитового материала наспех солдатскими руками. Когда дул ветер «афганец», из щелей задувало песком, а когда были дожди, протекала крыша, оставляя потеки на стенах, протекало даже в операционной. Летом, в дневное время, когда температура воздуха в тени бывала выше +40 градусов, в операционной становилось невыносимо душно, сестрам приходилось вытирать наши лица от обильного пота, во избежание попадания его на операционное поле.

Майор Боря Бурда - стоматолог, подполковник Григорий Голод - дерматолог, и я жили втроем в одной комнате. У них работы было намного меньше, чем у меня. По части житья они были более практичны, сказывалась особенность их профессии, легко заводили знакомства, были пробивными. С соседями мне повезло. На свою голову, я научил их игре в преферанс. Играли не часто. Когда я отсыпался после ночной операции, они уже кружились около меня, ожидая, когда я встану и смогу играть. Игроки оказались азартные, как Парамоша. К счастью, вскоре они нашли себе нового партнера.

«Красные глаза не желтеют»,- любил поговаривать Боря, иногда наливая себе в рюмку водку. Но красные глаза все же подвели его дважды. Первый раз, когда он умудрился удалить здоровый зуб у своего друга, начальника клуба. Очередь до больного зуба дошла только со следующего раза. Второй раз, когда красные глаза пожелтели по-настоящему из-за гепатита. Нас с Григорием эта болезнь, каким-то чудом, обошла стороной.

Питались мы в столовой, меню было однообразное: каши, супы, все из рыбных консервов. Мясо привозили редко, мы его съедали в первые же дни, хранить было негде. Никаких овощей, молочных продуктов, яиц. Куры не приживались и дохли от жары. О еде особо не задумывались, было не до этого. Но не зря, видимо, лопались от «кирзухи» (так в армии называют перловую кашу ) солдатские язвы желудка уже в течение первых шести месяцев службы.

В Афганистане я не увидел ни одной коровы. Были козы, более крупные, чем у нас, с большими отвислыми ушами. Ходили они семейками, травы не было, питались они листьями редких кустарников. Однажды я заметил, как семейка подошла к кусту, мама их приподнялась, схватила куст зубами и пригнула вниз - не отпустила до тех пор, пока детки не обчистили всю листву.Однажды одна такая семейка по неосторожности зашла на территорию госпиталя и, видимо, ушла без одного козленка. Приходил афганец и спрашивал, не видел ли кто его козленка? Конечно, никто не видел, так же, как и мяса, мы не видели давно.

Кое-какие продукты покупали в магазине военторга, где рассчитывались чеками, которые получали ежемесячно в виде заработной платы. Иногда ходили на рынок, покупали у афганцев фрукты. Они нас узнавали, шептались «шурави доктор», относились к врачам почтительно, с уважением. Страна бедная и своя медицина в ней была слабая. С афганцами мы рассчитывались их валютой, афгани. Для этого нам приходилось обменивать чеки на их деньги. Курс обмена менялся часто, особенно после боевых рейдов, откуда наши ребята привозили с собой афгани, тогда их цена резко снижалась. «Если хорошо потрясти даже самого бедного афганца, и то можно вытрясти полмешка афгани», - говорили они.

Однажды ночью афганцы привели к нам своего соседа. Час назад в его дом ворвались трое пьяных вооруженных людей и потребовали у него денег. Он ответил, что денег нет, потому что три дня назад к нему уже заходили и забрали все, что было. Они ему не поверили и, приставив пистолет к щеке, выстрелили. Больного взяли в операционную, мне помогал стоматолог. Щека была прострелена насквозь, выбито семь зубов, некоторые из оставшихся шатались, лицо, естественно, изуродовано. После обработки ран, на оставшиеся зубы наложили шины. У меня нет никакого оправдания этому беспределу. Война - дело грязное, это насилие, кровь, это ад. В аду безгрешных не бывает. Трудно понять человека, которому смерть смотрит в лицо ежедневно, у которого на глазах убивают близкого друга, что творится в душе его, когда кровью залиты глаза и в руках оружие. Нам не понять этого. Не понимали солдат и на родине, когда они возвращались домой. Я разговаривал с одним командиром взвода, который часто участвовал в боевых действиях. Спрашивал, были ли у них пленные и что они с ними делали? 

- Мы, как и афганцы, в бою пленных особо не стараемся брать, возни с ними слишком много. Сначала мы их сдавали местным властям, но однажды увидел, что наш афганец, которого сдали только вчера, едет по дороге на велосипеде. Посмотрели вокруг, никого не видно, и дали по нему очередью из автомата, - сказал командир взвода. 

- А ты уверен, что это был он? - спрашиваю я. 

Немного задумавшись, он ответил:
- Может, и не он. 

Сказал так бесстрастно, что мне стало не по себе.