Новый министр культуры РТ Ирада Аюпова рассказала о поколении next, сельских клубах и интригах в министерстве

Спустя 100 дней со дня назначения на должность министра культуры Татарстана Ирада Аюпова дала эксклюзивное интервью гендиректору «Татмедиа» Андрею Кузьмину, в котором рассказала о новом месте и роли министерства в культурной жизни республики. Министр затронула вопросы несправедливой системы заработной платы, пояснила, как собирается решать конфликтные ситуации с «творческой тусовкой» и договариваться с руководителями татарстанских учреждений культуры. 

– Ирада, прошло сто дней с момента твоего назначения министром культуры, время первых прикидок, первых оценок… Насколько твои представления о задачах на посту министра совпали с реальностью?

– Я думаю, что понимание задач еще в процессе формирования. Так получилось, что мое возвращение в Министерство культуры совпало с периодом разработки национального проекта РФ, национального проекта «Культура России». В любом случае наши задачи региональные должны быть максимально интегрированы в общефедеральное понимание целей и задач развития отрасли.

Что я для себя выделяю в качестве приоритетов. Пункт № 1: Министерство культуры – это не министерство, которое занимается только государственными учреждениями культуры, абсолютно нет. В первую очередь это министерство, которое занимается формированием, построением среды. И вот эта среда должна быть максимально благоприятна с одной стороны – для творческой самореализации людей, имеющих предпосылки к творчеству, то есть талантливых людей, а с другой стороны – создавать возможности доступа к действительно профессиональному, культурному продукту. И пусть ругают нас за то, что мы употребляем этот термин, но хотим мы или нет – это действительно так. Культурный продукт есть. За многие из культурных благ мы платим деньги, поэтому так или иначе сегодня есть ожидание и зрителей, ожидание и посетителей музеев к тому, в каких условиях должны оказываться услуги в сфере культуры.

– Театры…

– Театры, да. Естественно, мы не можем идти вне ожидания зрителей, но кроме того, я бы хотела сделать еще один акцент. Если мы говорим о первом приоритете, как я сказала, это формирование культурной среды, то второй приоритет – это максимальная интеграция нашей национальной сокровищницы культурной в мировое культурное пространство. Мы должны быть узнаваемы.
На самом деле культура – это очень эффективный инструмент имиджевой политики государства. Вы покупаете те товары тех стран, те бренды, которые вы узнаете, которые на слуху, поэтому если в какой-нибудь точке земного шара будут знать о Казани, о культурном наследии Татарстана, безусловно, доверие к визави по переговорам будет выше. Это доказанный факт, поэтому это элемент имиджевой политики.

Ну и, конечно, третье – когда я работала еще (в архиве), уходила на 2,5 года в архивы, мы сформировали тезис, который, я думаю, применим к нашей сфере, сфере культуры, вообще гуманитарной сфере в целом. Это: «Опираясь на мудрость седых веков, мы вписываем золотые страницы дня сегодняшнего и открыты для созидания будущего». Безусловно, приоритетом является и сохранение культуры, этот паритет между сохранением культурного наследия, которое нам досталось от наших предков, дополнение этого наследия нашими реалиями, и, безусловно, это формирование новой поросли, взращивание новой поросли талантливых людей, которые смогут двигать нашу культуру за пределы Татарстана, ну и, естественно, будут востребованы здесь.

– Очень красивые три пункта, они очень системные, и, я думаю, ты думала над этим, очень выстроенная система.

– Это спонтанно.

– Когда министерское кресло занимает новый человек, появляются новые интриги вокруг кадрового состава. Некоторое время (с 2005 по 2006 год) я работал в Министерстве культуры. Когда руководителем была женщина (Зиля Валеева), заместителями она назначала мужчин, пришел мужчина (Айрат Сибагатуллин) – он набрал себе женскую команду. Давай поговорим об интригах вашей команды. Насколько тебя устраивает кадровый состав, собираешься ли ты менять команду и каких людей ты хотела бы видеть у себя в ведомстве?

– Когда Ильдар Шавкатович Халиков привел меня в архив, он мне сказал: «Сто дней никаких кадровых перемен». Я понимаю, что в реальности это действительно очень правильное замечание. Нужно присмотреться, нужно увидеть людей, и если говорить по сегодняшнему составу Министерства культуры, то процентов, наверное, 40 людей я знаю, поскольку мы работали вместе. А процентов 60 – новые люди. Многие из них действительно высококлассные профессионалы.

Учреждения сами занимаются непосредственно и оказанием библиотечных услуг, и организацией выставок, и показом постановок в театрах. Мы не столько принимаем участие непосредственно в конечном процессе, сколько наша задача бесперебойно подносить снаряды. Поэтому у нас три вектора менеджмента, которые отражены сегодня в структуре: первый – это стратегический, мы должны понимать, куда мы идем; второй – это тактический менеджмент, или, как сегодня говорят, портфель проектов, которые сегодня находятся в реализации и управление днем сегодняшним, это тоже целое направление. И третий – это коммуникационный менеджмент.

Почему коммуникационный менеджмент? Потому что не только культурная, гуманитарная сфера не может существовать вне сообщества. И если проанализировать, как построена работа аналогичных министерств в мире, то есть правило вытянутой руки, то есть, каким бы я ни был гениальным режиссером или писателем, у меня будет мой взгляд. Мы с тобой одного возраста, ты помнишь, у нас было такое очень модное слово – плюрализм мнений. В искусстве он очень важен при принятии управленческих решений, при принятии государством решения, что нуждается в финансировании, в поддержке в первую очередь, очень важно мнение экспертного сообщества и плюрализм мнений в экспертном сообществе.

– Если мнения противоположны кардинально, то как быть?

– Нужно учиться приходить к консенсусу. И мы собирались сегодня и с музейным сообществом, и с театральным сообществом, библиотечным сообществом. Мы договорились, что решения мы будем принимать сообща. И каждый из них будет принимать участие в проработке этих решений. Наша задача – максимально эффективно организовать взаимодействие этих коммуникаций, которые бы приводили все-таки к конструктиву. В нашей среде, если ты попытаешься навязать какое-то решение, оно сразу будет отторгаться сообществом.

– Причем народ творческий, он делает это творчески.

– Не потому, что это неправильное решение. Просто потому, что есть такое мнение, что культура построена на принципе конфликта, потому что в культуре все лидеры. Если вы не ощущаете себя лидером, если вы не ощущаете себя гением, вы никогда не выйдете на сцену. Это невозможно – быть неуверенным в себе и выйти на сцену. Это очень важно.
Если вы не ощущаете себя действительно талантливым человеком, вы не будете писать, потому что это очень интимная вещь – твое внутреннее мироощущение, и транслировать его обществу можно только в том случае, если ты сам что-то из себя представляешь, какую-то ценность. Поэтому, безусловно, когда ты попадаешь в сообщество людей творческих, ты понимаешь, что каждый из них – личность. И очень важно эту личность уважать.

– Уважение уважением, но случается момент, когда у творческих личностей происходит перекос. Ты видишь, что они явно неправы. И как ты будешь вести себя в конфликтных ситуациях?

– Я поэтому и сказала, что теория управления культурой построена на конфликтологии. Здесь, безусловно, конфликты были, есть и будут. В сфере культуры это неизбежно. Мы много раз говорили о том, что своего рода это самопиар. Человек, который пытается заявить о себе, он может заявить о себе как позитивным поводом, так и негативным, становясь участником того или иного конфликта.
Но в любом случае наша задача – максимально нейтрально относиться к позициям сторон и все-таки научиться приходить к консенсусу. Если ты не можешь прийти к консенсусу на данном этапе, решение должно быть отложено, иначе оно не пойдет.

– Ты сказала по поводу «подачи снарядов» для учреждений культуры как основной задачи министерства в процессе взаимодействия с ними. Что такое «снаряд» для тебя? Это деньги?

– Это любые ресурсы. Не все можно купить за деньги, особенно в творчестве. Все-таки чувство причастности как мотивация в культуре – это профессиональная востребованность. Ее невозможно компенсировать материально. Сколько бы денег вам не заплатили, не комфортно выступать перед пустым залом. Сколько бы тебе ни дали денег на организацию выставки, если на эту выставку не придет ни один человек, чувство неудовлетворенности будет. Поэтому нужно понимать: все, что происходит в культуре, направлено на поиск своего зрителя. Поэтому востребованность, я думаю, это доминанта в части мотивации сферы культуры.

– Востребованность – это в любом случае. Ты можешь себя декларировать каким угодно гением, но если твои произведения никто не читает, если на твои выставки не ходят, твои спектакли не смотрят, а ты ему грант какой-то дала. Спрашивать с кого? С экспертного сообщества? Кто будет выполнять роль судей в этой системе?

– На самом деле очень интересная тема. Все-таки культурные блага – это мериторные ценности, то есть ценности, которые государство обязано воспитывать у людей. Если сегодня очень много споров по поводу будущего библиотек, будущего музеев, в реальности, если сегодня люди не ходят в библиотеки, это не потому что библиотеки не нужны, это потому что мы в системе воспитания нынешнего поколения недооцениваем значимость книги.

Я недавно общалась с нашей действительно яркой молодежью, которая собирается на форум «Сэлэт» в Билярске. Я пыталась узнать их отношение к театральным постановкам, музейным постановкам, и когда мы дошли до библиотек, я их спросила: «Вы читаете книги?», они говорят – да, конечно. И выяснилось, что даже эти дети, которым меньше 17–18 лет, поколение next, это уже не миллениум, это новое поколение, даже эти дети понимают прекрасно, что тактильные ощущения от чтения книги не передаваемы цифровыми гаджетами, это несопоставимо по ощущениям. Для меня это было самое большое удивление. Я думала, они все сидят в гаджетах. Источник потребления информации у них интернет. Но нет! Удивительно.

Я про ресурсы хотела сказать, мы как-то ушли, что ценное в культуре. Безусловно, правы абсолютно – финансовые ресурсы. Безусловно, это объекты инфраструктуры. Недавно во время питерского форума Рустам Нургалиевич посетил Александринский театр. Они говорят, что у них этот театр работает круглосуточно. Это некрасивое слово – объект инфраструктуры, но он занят постоянно, там постоянно люди, они постоянно наполняют этот театр различными формами активности. Это очень важно. Эффективно использовать инфраструктуру, она не должна простаивать.

– Что там делают? Выставки, музеи?

– Там и студии у них работают. Они сами производят аудиовизуальный контент, дополнительно приходят к ним люди. Проводят выставки, у них различные клубы заседают, то есть в любом случае это постоянная активность. Они делают кинопоказы, они работают как кафе. У них постоянно что-то происходит на этой площадке. Безусловно, любое учреждение культуры – это дорогостоящий объект инфраструктуры. Даже сельский клуб стоит денег. Очень важно, чтобы в этом учреждении кипела жизнь. Жалко, если его открывают и закрывают только для гостей. Кадры – это тоже ресурс. И очень важно заблаговременно думать, кого мы должны готовить. Для того чтобы получить образование музыкальное, например, ребенку приходится учиться 18 лет в среднем.

– Так, как и врачу.

– Да. Это трехступенчатая система образования, это достаточно долго и очень трудоемко. И очень хочется, чтобы, проучившись, он не ушел работать продавцом, при всем моем уважении. Это большой труд. Очень хочется, чтобы он был востребован.

– Какова зарплата профессионального скрипача в оркестре?

– Смотря в каком. У нас в принципе на сегодняшний день, если мы говорим про симфонический оркестр (ГСО РТ), достойная заработная плата. Конечно, у нас не такие многомиллионные заработные платы как в федеральных учреждениях культуры, но, тем не менее, у нас сегодня больше 100%, больше 33 тысяч средняя заработная плата в отрасли, хотя, конечно, хотелось бы больше. Но нужно понимать – это как средняя температура по больнице, потому что есть крупные учреждения – получатели грантов, у которых зарплата повыше, и есть те, которые не настолько оценены по достоинству.

– Кем не оценены? Зрителем? Зритель же всегда рублем голосует.

– Статусом учреждения, где он работает.

– Вы ставите перед собой задачу повышения статуса? Вы – это министерство.

– Вот посмотрите по грантам. На самом деле это, реально, ножницы. Если говорить про европейскую модель, есть понятие сквозной заработной платы, если специалист, если артист с определенным уровнем образования, независимо от того, где он работает, все равно должен получать сопоставимую заработную плату. Когда эта заработная плата дифференцируется в 4 раза, это неправильно. 
Эта задача стоит, и мы с Центром экономических и социальных исследований, с Алевтиной Николаевной, проговаривали о том, чтобы еще раз пересмотреть отраслевую систему оплаты труда, чтобы понять, как более грамотно выстроить систему.

– Но бюджет есть бюджет, он ограничен и больше не станет.

– Нужно просто понимать, что если по библиотекам более-менее объективная ситуация, ее можно по крайней мере как-то систематизировать, то по театрально-зрелищным учреждениям ситуация сложнее. Потому что в России репертуарный театр – он есть. Мир живет по другим принципам экономического обоснования театрального процесса. Там в большей степени идет контрактация.

– Так вы все-таки к чему склоняетесь? К принципу: чем более ты талантлив, чем более ты востребован, тем лучше ты живешь, или к уравниловке, которая была в советские времена, когда была система категорий и соответственная категории зарплата?

– Талант, он в принципе оценен сегодня в большей степени, но другое дело как это должно… Что такое оценка таланта?

– Рубль. Если мне человек нравится, я иду на спектакль, голосую рублем.

– Нет. Но спектакль – это не только артист, который выходит в зал, на сцену. Спектакль – это еще и костюмеры, гримеры, монтажники сцены. Это целый бизнес-процесс. Если у вас не будет талантливого постижера, если не будет действительно профессионального постижера, не будет профессионального сценографа, талантливого сценографа, то спектакль не состоится. Нужно понимать, что это комплекс.
И другое дело, что сегодня мы должны уметь оценивать труд каждого из участников этого процесса. Действительно, конечная востребованность – зрителем. От этого мы никуда не уйдем. Но мы еще должны продвигать тот культурный продукт, который сегодня зритель не покупает, но он должен его уметь принимать.

– Человек с клиповым осознанием, молодой человек, вряд ли высидит «Трех сестер» додинских, какие-то подобные спектакли. Ты все же будешь сочетать и поддерживать и не столь востребованные, которые несут разумное, доброе, вечное и классику, и также давать возможность с рыночной точки зрения развиваться тем, кто коммерчески более успешен. Верно?

– Безусловно. Я еще раз повторяю, что здесь на сегодняшний день в культуре хедлайнеры зачастую являются ключевым элементом. На тот же концерт симфонической музыки, если вы пригласите ведущего исполнителя, придет большее количество людей, чем если выступит аналогичный состав, но менее известный, хотя и не менее талантливый. Придет процентов 50–60 от общего количества зрителей.

– Мы разговаривали с директором оперного театра, я его спросил: как в вашем бизнесе оценивается целевая аудитория, то есть аудитория, способная прийти купить билет? Он оценил порядка нескольких процентов от населения.

– Менее 3–4 процентов.

– Ставите ли вы задачу увеличить эти три-четыре процента хотя бы до пяти? И что для этого нужно сделать?

– Для этого нужно, наверное, все же вернуть культуру в систему образования. Уже не первый год реализуется в республике проект «Культурный дневник первоклассника», сейчас он называется «Культурный дневник школьника». В ребенке нужно воспитать эту потребность.
Я снова возвращаюсь к тому, что это ценности, это потребности, которые должны воспитываться государством. Потребность к чтению, потребность к посещению театров, музеев, консерватории. Это очень важно, чтобы мир ребенка был более насыщенным, нежели школа-дом, дом-школа.

– И гаджет.

- Да. Это, кстати, очень страшно на самом деле. Потому что ребенок уходит туда, он доверяет гаджету зачастую больше, чем родителям, школе и еще кому бы то ни было.
Почему это нужно? Это, кстати, экономически обосновано. Если мы говорим сегодня о том, что мы стоим на пороге 4-й промышленной революции, где все будет делать искусственный интеллект. На питерском форуме был очень интересный проект, вообще там очень много говорили про культуру. И говорили о том, что образование эстетической направленности, которое дает вариативность мышления, это самая важная компетенция, которая должна быть выработана у нынешнего поколения. Потому что все те операции, которые унифицированы, уйдут на откуп искусственному интеллекту. Мы это видим.

И если раньше мы говорили о том, что задача государства – превратить человека в трудовой ресурс, то сегодня, как раз на питерском форуме это звучало, задача государства, задача компании – превратить каждого работника в талант. Выявить талант, креатив, и это основная миссия на сегодня государства – научиться диагностировать талант у людей, развивать его и, может быть, в перспективе даже капитализировать. Потому что бесталанных людей нет.

Могу сказать так, пока еще окончательных решений по кадровым перемещениям нет. Вот я знаю, что Дамир Минханович (Шарифуллин, директор Казанского цирка – прим. Ред.) на протяжении последних двух-трех лет говорил большому количеству людей о том, что он хочет уйти, устал. Действительно, строительство было очень тяжелым. Это человек с очень высоким рейтингом в РФ», – подчеркивает министр, комментируя недавнюю волну слухов вокруг ухода со своего поста директора Казанского цирка. В беседе с гендиректором «Татмедиа» Андреем Кузьминым Ирада Аюпова определила главные задачи, которые на сегодняшний день стоят перед татарстанской цирковой школой, рассказала о причинах и условиях выхода из состава министерства комитета по охране объектов культурного наследия и поделилась мыслями о строительстве нового концертного зала в Казани.

– Ирада, тебе кажется, что у нас в республике спортивная составляющая доминирует над культурной составляющей? Мы судим по крупным мероприятиям, по огромным вложениям в спортивную инфраструктуру. Хотелось ли тебе, чтобы здесь было больше мировых премьер? Почему у нас чемпионат мира по водным видам спорта проводится, а «чемпионат мира по балетному искусству» – нет и оперные звезды такой же величины, как в спорте, не приезжают? Не считаешь ли ты, что это крен и как это можно преодолеть?

– Давайте все-таки будем дифференцировать. Это различные пласты. Если мы говорим о количестве спортивных объектов, то нужно понимать, что тренировать тело тоже нужно. Не тренировать тело и тренировать душу тоже невозможно. Балет без физической составляющей не реализуем. Это элемент инфраструктуры на сегодняшний день.
Одно дело, спорт как элемент инфраструктуры, и с этой точки зрения у нас в республике много делается, чтобы культура была доступной. При одном «но», потом скажу, при каком. Культура должна быть доступной в принципе, инфраструктура в сфере культуры, образование в сфере культуры должно быть доступным.
Другое дело – это различные событийные аспекты, конечно, у нас есть фестивали, у меня есть сегодня сожаление, что у нас нет фестиваля, аналогичного «Сотворению мира». Хочется, чтобы такой фестиваль был. Мы несколько лет назад, 14-й год это был, 15-й, прорабатывали вопрос организации в Казани большого хорового фестиваля. Действительно, есть такие международные проекты большие, фестиваль хоров, предположим, или фестиваль духовых оркестров. В августе будет уличный фестиваль духовых оркестров. Это тоже круто. Это будет интересно. Тем более когда есть большое количество благоустроенных пространств: была реализована программа «Парки и скверы». Конечно, хотелось бы, чтобы там была культурная жизнь в том числе. Различные проекты будут поддерживаться. И хочется большого фестиваля.

– Я об этом и говорю: чемпионат мира в балете, в опере. Чтобы сюда приезжали самые крутые. Что для этого нужно? Какие аргументы вам нужны, чтобы прийти, Рустаму Нургалиевичу сказать об этом?

– Если это суперзвезды в балете, в опере, безусловно, такого массового представительства мы не получим. Нужно понимать, что по тем или иным партиям профессиональных, действительно квалифицированных исполнителей в мире не так много. Сегодняшний формат Нуриевского, Шаляпинского фестивалей… Понятно, что, может быть, хочется большего, но нужно понимать, что это требование и к репертуару, потому что каждый из певцов имеет свой репертуарный лист, те партии, которые он готов исполнить. И требования к бюджету. Поэтому здесь есть вопросы.
То, что вы говорите, более массово профессиональное, надо выбирать более массовые виды искусства, это хореография, хоры. Да, это надо делать, мы будем готовить такие проекты.

– Какие идеи ты бы могла, ваше министерство, подкинуть нашему руководству, чтобы они помогли с реализацией таких процессов?

– Это все надо считать. Я понимаю, что меня за это сильно ругают. Даже те концерты, которые сегодня проходят у нас на площадках…
 

– Чтобы бременем на бюджет не ложилось?

– Вопрос даже не в том. Есть большое количество организаций, которые занимаются софинансированием этих мероприятий. Вопрос не в этом. Есть еще готовность инфраструктуры. Если у нас есть стадион-45-тысячник, понятно, что мы можем пригласить. Вопрос в том, что должны быть площадки, которые будут готовы принимать такие мероприятия.

– Что с концертным залом? Потому что, еще когда я был замминистра культуры, мы начинали обсуждать этот вопрос. Казани, республике как воздух необходим большой концертный зал. Будут ли телодвижения какие-то в этом направлении?

– Мысли такие есть, но пока есть еще ряд вопросов, которые требуют решения. И это даже не вопрос финансирования. Это вопрос размещения, концепции этого зала, поэтому пока это в работе.
– 4-, 5-тысячник?

– Был первоначально пятитысячный зал, сейчас есть дискуссия между 3- и 5-тысячником. Это все должно быть наполнено жизнью. Я еще раз повторяю, это все дорогостоящие объекты.

– Ты мечтаешь о том, чтобы у нас такой зал построили?

– Да, конечно.

– Я мечтаю.

– У меня не сильно хорошо с мечтами, но тем не менее…

– У нас же построили стадион-45-тысячник, зато имеем возможность принять любую команду мира. Инфраструктурные возможности расширяются.

– Безусловно. Нужно просто понимать, чем этот объект наполнять. И именно на первом этапе, на этапе технического задания, нужно продумывать, как можно этот зал использовать в перспективе. Понимать, какие требования предъявлять, где должна быть сцена, как должны быть размещены сиденья в зале.
 

– Я понял вашу мысль, что мы построили 45-тысячник, а потом по всем районам республики собираем автобусами, везем заполнять этот стадион.

– Мне кажется, на футбол люди ходят с удовольствием. Я сама хожу. Это такая эмоциональная разгрузка.

– Давай вернемся к подведомственным учреждениям. Интрига была небольшая по поводу смены руководства цирка, филармонии.

– Могу сказать так, что пока еще окончательных решений по кадровым перемещениям нет. Вот я знаю, что Дамир Минханович (Шарифуллин, директор Казанского цирка – прим. Ред.) на протяжении последних двух-трех лет говорил большому количеству людей о том, что он хочет уйти, устал. Действительно, строительство было очень тяжелым. Это человек с очень высоким рейтингом в РФ.
Я очень люблю цирк, и цирковое искусство – это синтетика, это синтетический жанр, когда сочетаются и физическая хорошая подготовка, и музыкальные компоненты есть, визуализация, то есть эстетика в визуализации номеров, элементы театрализации присутствуют. К сожалению, у нас на сегодняшний день цирк – это прокатная площадка.

– А это решать будут уже новые люди? Новая команда в цирк придет?

- Скорее всего, да. Там есть очень много вопросов, которые хотелось бы решить, добить этот ремонт, недоделки. Это нормальный этап, когда в течение 3,5 года гарантии ремонт будет создавать различные проблемы, которые будут требовать оперативного решения. Но самое главное – это начинка. Мы сейчас и с Росгосцирком проговариваем, чтобы и с их стороны помощь, поддержка была, заручиться, чтобы хоть какие-то номера интегрировать и в программу Росгосцирка. Но это не короткий процесс. Чудес не бывает, не бывает такого, чтобы сегодня этот процесс начался, завтра это все появилось.

– По поводу сельских клубов. Президент неоднократно с критикой выступал, доставалось и вашему предшественнику: якобы у нас руководители клубов на селе, как ключники, – пришли, открыли-закрыли. Как наполнить жизнью те вложения, которые в инфраструктуру сделаны? Ведь во многих населенных пунктах очень хорошие клубы открылись. И много средств было вложено.

– Я за то, чтобы уходить от принципа средней температуры по больнице. Везде, в культуре это, наверное, явно видно, все зависит от личности, от человека. Если есть человек, который поведет за собой, инициативный, который будет создавать народный театр, обеспечит работу кружков самодеятельности, который станет центром притяжения для всего села, то клуб будет жить и постоянно будет наполнен жизнью, людьми. Если у человека нет мотивации к тому, чтобы это все развивать, то клуб будет открываться-закрываться.
Мы говорили про кадровую политику. В 2008 году я пришла в Министерство культуры, образования не было у завклубов. В лучшем случае среднее образование было. Порядка 80% людей работали со средним образованием. Мы пытаемся сейчас людей обучить.

Вопрос шире на самом деле. Что такое клуб? Клуба ни в одной стране мира больше нет. В свое время клубы создавались как центры идеологической работы. Что такое клуб на селе сегодня? Начинать надо с этого. В первую очередь это может стать центром сохранения этнического колорита сельской жизни.

Лет семь назад мы направляли начальников отделов культуры в различные регионы РФ, за рубеж. Очень развиты народные промыслы в клубах, это центры, в которые приходят, занимаются творчеством. Это и коммуникативная площадка с одной стороны, с другой стороны, это центр сохранения этнического колорита, с третьей стороны, это выявление талантов. Мы же построили централизованные клубные системы, очень важно сегодня обеспечить, чтобы каждый работник централизованной клубной системы, у них есть режиссеры, хореографы, чтобы они не сидели только в райцентре, чтобы они выезжали в села и работали там с детьми, создавали коллективы.

Говорят, почему в Западной Европе люди очень счастливые. Посмотрите, элемент творческой самореализации у них очень активный. Мы, когда разрабатывали стратегию развития Республики Татарстан, один из экспертов, который занимался культурой, живет в Латвии, он говорит: «У меня друзья – кто-то на саксофоне играет, кто-то рисует». Помните, я вам сказала, что у нас инфраструктура – она достаточная, но упущен один элемент. Сегодня мы отдаем детей своих, для того чтобы они рисовали в школах искусств или кружках, в хореографические студии. Но очень маленький процент людей нашего, например, возраста, как досуг используют творческую самореализацию. Эта инфраструктура у нас недостаточно развита, но она востребована, и ее востребованность растет. В принципе, это достаточно эффективным бизнесом может стать, потому что создание частной школы танца, именно не в центре города, а в среде, в спальных районах, – это ведь очень важно. Не только индийские танцы…
Почему люди ходят заниматься спортом? Потому что инфраструктура есть. Если люди, которым 25, 30, 40, 50 лет, смогут находить инфраструктуру для реализации своего творческого потенциала, это очень хорошая антистрессовая терапия. Это противопоставление алкоголю и наркотикам и всему прочему.

– Поговорим о кино. Как сейчас с заполняемостью государственных кинозалов, убыточны ли они? Какие задачи стоят перед «Татаркино»? Сейчас «Татаркино» объявило тендер на закупку 19 российских и иностранных фильмов. Понятно, что не обойтись без мировых премьер, но что с нашим татарским кино? И все ли тут от денег зависит?

– Начнем с того, что у нас большое количество муниципальных кинотеатров или передвижек в сельской местности, там не такая высокая заполняемость, они снижают общую заполняемость, там она не более 30%.

– В городах-то хорошо ходят?

– В городах ходят, но у нас нет государственных кинотеатров. Только «Мир». Сейчас у нас были построены государственные кинотеатры в городах республики. Но коммерческие кинотеатры есть практически везде. И это не кинотеатры, которые работают только на территории республики, поэтому за счет эффекта высокой сетевой базы они могут приобретать большее количество фильмов, быть более диверсифицированными, конкурентными в части предоставления возможности просмотра фильмов.

Вторая ниша – это детский кинематограф. Детского кино сегодня не так много. Это в большей степени мультфильмы либо сказки. Сейчас стали появляться наши фильмы. До этого в основном это были американские кинофильмы, мультфильмы, какие-то сказки.

И третья ниша – это национальное кино. По национальному кино здесь отдельная идет тема. Да, мы снимаем, Барыкин снял «Семейные хлопоты», интересный очень был проект, достаточно был спорный, и когда создавался этот фильм, было обсуждение и с представителями конфессий для того, чтобы нивелировать, тема-то достаточно тонкая. Дискуссия была. Тем не менее фильм востребован, поднимает проблематику, которая близка многим зрителям.

Мы встречались с «Татаркино». Мне очень понравился фильм «Байгал», который я посмотрела, фильм Ягафарова, он очень интересный, глубокий. Снят хороший фильм «Мулла». Есть фильмы, снимаются, но вот в чем дело... мы с Миляушой Лябибовной (Айтугановой, директором ГБУК РТ «Татаркино» – прим. Ред.) об этом говорили. Все-таки кино – это идеология. Вот у нас есть сегодня идеология Голливуда, и нам очень важно понять, а что мы хотим транслировать в нашем кино. Какие ценности мы должны транслировать всему миру в нашем кино. И очень важно не только создавать эти фильмы, но и обеспечивать их интеграцию в прокат и на территории России, может быть, даже в мире.

– Но разве это не задача министерства – транслировать идеологию? И через гранты поддерживать именно те сценарии, те идеи, которые соответствуют государственной идеологии?

– Ключевой вопрос как раз вы и озвучили. Почему я с самого начала и сказала, что, когда мы будем ставить цели и задачи Министерству культуры, мы должны все-таки понимать, что является теми идеологическими скрепами, которые на сегодняшний день должны стать этой цивилизационной платформой для развития будущего нашей страны.
Возвращаясь к национальному проекту «Культура России», мне очень понравился их тезис. Сегодня очень много полемики идет о языках и так далее, очень важно, что здесь это прозвучало, что мы строим государственную идентичность, то есть мы должны создать идеологическую основу для построения государственной идентичности с учетом поликультурного многообразия народов нашей страны. Этот элемент очень важен.

В свое время мы в Минкульте России обсуждали: можно одним и тем же экспертам с равной степенью профессионализма оценивать спектакли, которые созданы в концепции русского драматического театра и национального театра. Ведь национальный театр имеет свое лицо, он не совсем вписывается в те каноны, которые могут быть, предположим, актуальны для школы Немировича-Данченко. Вопрос в другом: как сохранить наше национальное лицо в профессиональном искусстве.

– И как?

– Это та задача, над которой мы как раз и будем работать. Это в любом случае эксперименты. Здесь не может быть готового ответа.
Я могу сказать только одно: чем больше будет активности, чем больше будет проектов, чем больше будет экспериментальных проектов, поиска, тем более вероятным будет результат. Потому что творчество – это в любом случае эксперимент, это в любом случае поиск. И поиск себя, и поиск истины, всего, чего угодно. И ответов на эти вопросы в том числе.

– У нас из ведения Министерства культуры выведен комитет по охране объектов культурного наследия, он стал автономной организацией. Каким вы видите взаимодействие, не будут ли дублироваться функции? Потому что за Минкультом осталась функция охраны культурного наследия.

– Сегодня, кстати, очень много и в СМИ звучит мысль, что Министерство культуры много потеряло в части статуса.

– С Министерства спорта сняли молодежь, по аналогии вышло и с комитетом в Минкульте.

– Это разные вещи. Это то же самое, как например, Министерство образования и Рособрнадзор. Есть 73-й ФЗ, прямая норма была, которая предписывала, что должен быть в каждом субъекте РФ создан орган, который занимается вопросами охраны объектов культурного наследия. Это своего рода надзорный орган. Он должен сохранять нейтралитет.
Конечно, большая часть объектов культуры в городах на сегодняшний день и во многих малых городах, и во многих селах даже является объектами культурного наследия. Мы (учреждения культуры) размещены в объектах культурного наследия, наш оперный театр, музеи, музей и театр в Буинске, например. Это все тоже объекты культурного наследия. Мы не можем сами себя контролировать. Поэтому целью этого выделения был вывод надзорной функции. Должен быть определенный нейтралитет.

И другое дело, что в Минкульте РФ эта функция внутри министерства, и никто это не делит там, потому что культурное наследие едино. Обязанность Министерства культуры по содержанию объектов культуры на нас остается.

– Вы будете взаимодействовать как два равных бюрократа, или вы будете стратегически ставить им задачи?

– Во-первых, мы работаем в рамках одного поля правового. У нас очень большое количество проектов, которые имеют межведомственный принцип, например, тот же комплексный проект «Болгар – Свияжск» и объекты ЮНЕСКО – в Болгаре, Свияжске, кремле. У них есть особые требования в части сохранности объектов культурного наследия, включенных в список ЮНЕСКО. Но это все наши учреждения.
Естественно, что мы будем постоянно взаимодействовать в вопросах их использования, в вопросах обеспечения их сохранности при использовании. Но это не значит, что это одно ведомство. У каждого из наших ведомств стоят свои задачи, то, что предписано законом.

– Но кураторство Минкульта все-таки будет?

– Мы находимся в одном здании, нет такого явного кураторства. Кураторство Минкульта России. У нас федеральная основа, есть федеральное законодательство. Более того, реестр ведется на федеральном уровне. Так же, как и реестр музейных экспонатов, как принципы построения библиотечного фонда. Они унифицированы по всей стране. Поскольку у нас одна страна, у нас унифицирована база по учету объектов культурного наследия. Фонды, музейные фонды – это тоже культурное наследие. Есть у нас нематериальное культурное наследие – памятники устного народного творчества. Это тоже наше наследие, и все в целом – это миссия Минкульта России как федерального органа, и с нас это тоже никто не снимает.

– В бытность работы твоей в архивном управлении вы стали первым государственным органом, который начал осваивать технологию блокчейна. Вы планируете внедрять какие-то новые технологии в работу Министерства культуры?

– У нас была попытка использовать блокчейн для приемки электронных документов. Более того, у нас состоялась конференция в апреле этого года, куда приезжали эксперты из Канады, Нидерландов, они все говорили о том, что это общемировая тенденция в архивном сообществе – использование возможности распределенного реестра для фиксации транзакции процесса передачи электронного документа на хранение в архив. Это не сама система хранения, потому что хранить будет очень дорого, это многократно увеличивает стоимость хранения. Но как инструмент подтверждения достоверности – это да.
Что касается современных технологий в культуре, начнем с того, что у нас большое количество проектов, они начинались еще и 10, и 15 лет назад. Во-первых, у нас единое библиотечное пространство, то есть единый каталог на территории всей республики. Все муниципальные библиотеки включены в этот каталог, Национальная библиотека, в здании которой мы находимся, является администратором фактически, тем ведомством, которое организует работу всех участников процесса в этом каталоге, в этом едином пространстве.
Второе – это то, что касается музейного фонда, там мы тоже все работаем в единой системе КАМИС, но мы ее будем дорабатывать. Пользователю без разницы, в каком музее находится тот или иной объект, ему важно получить информацию, что интересующий его экспонат находится там-то, экспонируется тогда-то, экспонировался тогда-то, будет экспонироваться тогда-то. И это информирование пользователя. Все-таки интернет – это больше информирование. Подменить полностью культуру – реальный продукт – будет очень сложно.

– Общение с картиной в музее не подменишь.

– Даже если мы делаем это качественно – цифруем картины, не воспроизведется нужный эффект.

– 3D-полеты, например, это больше реклама.

– Да. Возвращаясь к питерскому экономическому форуму, там была очень интересная секция, она называлась «Цифровой ренессанс». Они говорили, что сегодня период, когда создаются новые виды искусства. И 3D-искусство, то есть 3D-живопись, я не знаю, как это правильно назвать – изобразительное искусство в режиме 3D, это тоже очень интересный процесс, интересный контент, и это новые возможности. Точно так же, как в свое время появилось кино, точно так же, как в свое время переход был на понятие «проекция».
Вы помните, что десять веков назад изобразительное искусство было двумерным. Принцип проецирования перспективы, он отсутствовал тогда в живописи. Все развивается, и сегодня мы на пороге новых открытий, новых экспериментов. Опять возвращаюсь к теме экспериментов в сфере культуры, в том числе в сфере цифровой культуры.

Сегодня в проекте «Культура России» он состоит из трех элементов: культурная среда, творческие люди и цифровая культура. Цифровая культура в большей степени рассматривает вопрос цифровизации как вариант доступности, то есть можно в режиме онлайн транслировать спектакли, в интернете размещать интересные фильмы. Это будет повышать доступность. Я думаю, что мы еще недооцениваем возможность цифры.

Знаете, что меня поразило? Нам презентовали один из порталов, который обучает музыке в цифровом варианте, электронном варианте, то есть на гаджет закачиваете необходимый репертуар, и вы можете просто играть, сразу автоматически идет перелистывание, можете играть в четыре руки: две руки ваши, две — цифра. Я думаю, перспективы очень большие и у цифровизации в сфере культуры, но не только с точки зрения доступности, но и с точки зрения создания нового цифрового продукта, цифрового искусства.

– Я, может быть, здесь не соглашусь. Могут быть разные углы зрения. Я тоже планшет иногда люблю, но беру том Булгакова, когда открываю старую, потрепанную уже книжку, со своим запахом, это уже другое восприятие текста. Также прихожу в театр, и вот эта нить, которая между актером и зрителем возникает, вот эти ощущения, они же не передадутся никакой цифрой.

– Они взаимодополняющие. Как говорят сейчас, дополненная реальность. Это элемент дополненной реальности.

– Ощущение симфонического оркестра – какие бы у тебя наушники ни были, в зале возникают совершенно другие и атмосфера, и ощущения, и восприятие этого процесса. Наверное, и возникает то, что называется душой и связью между душами артиста и зрителя.

– Возвращаясь к душе. Я говорила, что сегодня в Китае активно развиваются элементы творческого образования или образования художественно-эстетической направленности, активно интегрируются в систему образования, но мы проводим большое количество конкурсов. Недавно ко мне приходил один коллега и говорит: у меня есть заинтересованность со стороны Китая в проведении китайско-российского конкурса пианистов. А почему? Технику, говорит, мы (в Китае) можем передать, а душу передать очень тяжело. И это на самом деле так.
И балет – это наше достояние: русский балет. Татарский праздник Сабантуй – это тоже наше достояние. Это то, что передает душу народа. Литература… Это не может быть в отрыве от духовности, от нашего культурного кода. Я думаю, что со временем статус культуры будет расти.

– Спасибо. Желаю тебе и твоей команде, которую ты соберешь, удачи.

фото: ИА "Татар-информ"