Сахара или Сибирь?

Подходя к Люсиной машине, я замечаю в стороне двух мужчин — одного бородатого, другого безбородого, как будто говорящих по-русски. Когда становится ясно, что они тоже едут с нами, я сразу спрашиваю, не из России ли они.

Первый, густобородый и волосатый, немного подозрительно взглянув на меня, отвечает, что он из Чечни, но тут же надевает наушники и погружается в свою бороду, где и пребывает до самого конца путешествия. Только изредка доносится до нас глухое бормотание, адресованное, наверно, невидимому телефонному собеседнику из наушников.

Второй человек, помоложе, намного разговорчивее.

— Нет, я вовсе не из России. Я из Алжира. А по-русски я немного говорю просто потому, что некоторое время жил в Петербурге. Но это было давно, я был еще маленький, поэтому язык уже забыл, да и город плохо помню. Папа был нефтяник, вот нас и занесло тогда в Россию, в девяностые годы, — поясняет он.

— А во Франции ты давно? — спрашивает Люси.

Редуан считает на пальцах.

— Скоро будет восемь месяцев. Но я, пожалуй, уеду отсюда куда-нибудь. Хороша Франция, но мне и в других местах хочется пожить.

— Где, например?

— Где-нибудь, куда я еще не ездил. В Соединенных Штатах был, в Марокко был, в Габоне, в Мали, в Ираке тоже был… Может, доведется поехать в Канаду.

— Как же тебе удается так много путешествовать?

— Это все по работе. Я сейчас работаю на фирму «Тотал», так у нас офисы по всему миру. Скоро мы открываемся в Сибири. Возможно, туда меня и отправят в командировку.

— Представляю, как тебе, наверное, туда не хочется! — смеется Люси.

— Если честно, я думаю, что есть места и похуже, чем Сибирь. В самом начале моей карьеры я некоторое время бурил нефть на юге Алжира. У нас там огромная пустыня, Сахара, и климат там просто невыносимый. Если бы мне сказали выбирать между Сахарой и Сибирью, я однозначно выбрал бы Сибирь. От холода еще можно спастись одеждой, а вот в шестидесятиградусную жару если что и снимать, так только собственную кожу. Как-то раз к нам на нефтяную разработку приехал американец из какого-то засушливого штата, из Дакоты, что ли. Рабочий день у нас начинался в четыре утра. А в Сахаре ранним утром прохладно, градусов шестнадцать. Так этот американец в день своего приезда вышел спозаранку на улицу и говорит: «Что вы меня пугаете, вполне у вас тут в пустыне комфортно. У меня в родной Дакоте жара пострашнее вашей». И пошел на работу как был, в футболке, безо всякой защиты от солнца. Уже в обед с ним случился удар, его с ожогами повезли в больницу, он там пролежал четыре дня и так к нам и не вернулся.

— Скажи, когда предприятие вроде «Тотал» отправляет вас, нефтяников, в неспокойные районы, скажем, в Ирак или Мали, как у вас обстоят дела с безопасностью? Вас вооруженные конфликты не касаются? Или вы работаете в огороженных зонах, и вас круглосуточно охраняют военные?

— Теоретически нас никогда не посылают в откровенно напряженные регионы. За этим очень следят: если вдруг обстановка начинает накаляться, всех экспатов срочно эвакуируют. Так что мы, как правило, чувствуем себя в безопасности. В Габоне, например, мы работали на нефтяной платформе в нескольких километрах от берега, а это как бы само в себе государство, нас там настоящая габонская жизнь никак не касалась. Но вообще, конечно, надо отдавать себе отчет в том, что черная Африка — это черная Африка, где никто ни от чего не застрахован. Там есть много районов, куда белому человеку вообще лучше не ступать, если только он не стремится попасть в заложники. Если бы, например, мы с вами оказались в тех краях, то нас бы точно похитили.

— Кто?

— Отряды Мальборо, скорее всего.

— Сигареты, что ли? — удивляюсь я.

— Ах, вы не слышали о господине Мальборо? Это как Аль Капоне, только по-африкански. Влиятельный мафиози, снабжающий всю Африку контрабандными сигаретами и наркотиками. У него в руках целая армия, которая как раз и занимается похищениями людей, рэкетом, террором…

— Тоже мне, армия! — возмущается Люси. — Военные, наоборот, должны защищать мирное население, а не запугивать его. И как только люди дошли до того, чтобы с оружием в руках терроризировать себе подобных?!

— Дело в том, что в Африке огромная часть населения совершенно неграмотна. И вот представь, приходит в глухую-глухую деревню хорошо одетый человек в чалме и с книгой в руках. Он говорит: «Это Коран» — и все ему верят на слово. Человек открывает книгу и начинает читать. Поскольку слушатели неграмотны, он может «прочитать» там все, что угодно. Например, что надо идти тудато и воевать против тех-то. Он говорит: «Это слова из Корана» — и все ему верят. А если при этом он еще и денег даст, да еще и сигарет, его авторитет уже становится непоколебимым.

— Вот именно так, наверное, и образовалось так называемое Исламское государство! — предполагает Люси.

— Нееет, вы меня извините, но Исламское государство — это чисто американский проект, — возражает Редуан. — Вам со стороны, может быть, все представляется иначе, но для меня это очевидно. Я работал на компанию Halliburton, которая за несколько месяцев до объявления войны в Ираке получила государственный контракт на разработку нефти, как ни странно, в том же Ираке. А вскоре после начала войны вдруг загадочным образом стала одной из ведущих нефтяных компаний мира. Напрашивается вывод, что была все-таки связь между так называемым освобождением Ирака от диктатуры и американскими нефтяными интересами… Вот и ИГИЛ [организация, запрещенная в РФ] этим интересам тоже вполне способствует.

— Ох уж эта политика! — вздыхает Люси. — Правды мы все равно никогда не узнаем. Особенно если будем верить тому, что рассказывают нам по телевизору.

— Да уж, если верить французскому телевидению, то надо сидеть во Франции и никуда не выезжать, а то мир вокруг полон опасностей, — подтверждает Редуан.

— Это точно! Можете себе представить, даже мы, реюньонцы, страдаем этими страхами! Конечно, не столько наше поколение, сколько люди пожилые. Например, когда я уезжала учиться сюда, на континент, все мои старшие родственники меня отговаривали. «Ну и что ты там будешь делать, в этой метрополии? Там же холодно, и люди там злые!» Так меня пытались увещевать мои тетушки и дядюшки. Страх перемен, страх чужой культуры. И это — на Реюньоне, где вообще нет коренного населения, а только приехавшие из разных уголков Земли!

— Кстати, Люси, раз уж ты заговорила об этом, скажи, твои родители откуда родом? Я смотрю на тебя и никак не могу отгадать. У тебя светлые глаза, смуглая кожа, нос с горбинкой…

Люси смеется.

— Да, мы, реюньонцы, все так сделаны, что по нам не поймешь, что мы за народ. Но у меня, как ни странно, родители оба европейцы. Мама — натуральная блондинка с голубыми глазами, а папа выглядит точно, как я. Мне с материнской стороны только глаза достались.

— Очень, кстати, красивые! — замечаю я, и все подтверждают.

— А у тебя-то какие красивые глаза, просто невероятно! — отвечает Люси комплиментом на комплимент. — Тебе, наверное, постоянно об этом говорят?

Я признаюсь, что действительно во Франции светлый цвет моих глаз систематически вызывает массу восторгов, хотя у нас в России таких, как я, большинство, и внимание привлекают скорее более темные оттенки: очи черные, очи жгучие и так далее.

— Так вот почему в нашем закрытом городке столько русских! — восклицает с заднего сиденья Редуан. — Они, значит, любят нас за наши красивые глаза!

— Неужели в вашем затерянном алжирском нефтяном городке действительно есть русские?

— Еще как! На двадцать тысяч населения две тысячи — из России. Но это легко объяснить. Раньше из нашего города многие уезжали в Россию учиться на нефтяников, а возвращались не только с российскими дипломами, но и с русскими супругами.

— По тебе не скажешь, что берберы такой уж смуглый народ, — замечаю я, глядя на русую шевелюру Редуана.

— Да я шучу. На самом-то деле мы очень похожи на европейцев, совсем не как арабы, например. Я вот еще почему-то получился с карими глазами, хотя в семье у нас все светленькие. Не знаю, как так вышло, по ошибке, наверное.

— Но вы такие же мусульмане, как и арабы? — спрашивает Люси.

— Лично я мусульманин, но у нас признаются и практикуются все религии. У меня есть родственники-христиане, а один из братьев даже женат на еврейке.

— Вот это да! Вот это толерантность!

Путешествие заканчивается на подступах к городу. Поскольку Редуан говорил, что никогда раньше не бывал в Бордо, я спрашиваю его, разберется ли он, куда ему ехать, и не нужно ли ему помочь.

— Нет-нет, я сам найду дорогу, не переживай. В Европе легко ориентироваться: везде указатели, схемы, дорожные знаки. А ведь в большинстве стран мира даже и дорог-то толком нет. Так что я привык.