Город не должен стесняться хрущевок, лебедей из покрышек и стеклянных торговых центров – считает художник Ленар Ахметов

– Ленар, а это не противоречие, когда художник работает дизайнером? Или иначе невозможно творческому человеку заработать на жизнь?

– С одной стороны, на художника нельзя вешать ярлыки – «живописец», «график», «скульптор». Художник может быть и тем, и другим, и третьим, он может быть одновременно дизайнером, писателем и музыкантом. Ведь творцы эпохи возрождения не ограничивались одним видом искусства. Мы их знаем как художников, изобретателей, писателей и скульпторов.

С другой, действительно, современный художник должен на что-то жить. Если он лишь продает картины, то вынужден подстраиваться под определенные вкусы потребителей. Является ли он художником в этот момент? Скорее всего, нет, он становится ремесленником, который работает на поток. Дизайнер тоже работает на заказ, и я зарабатываю дизайном, зато в изобразительном искусстве свободен. Дизайнерские деньги дают мне возможность содержать семью, покупать подрамники и холсты, то есть обеспечивать творчество и писать то, что я хочу. В Москве я работал в фирме по ландшафтному дизайну, в Казани занимался дизайном интерьеров, сейчас в Челнах получаю заказы на предметный дизайн (это создание декоративных предметов, светильников) и дизайн интерьеров. Согласитесь, сделать штучную вещь для конкретного человека – это тоже почти искусство.

– В городе вас знают как создателя необычных художественных серий: то вы рисуете марки, к которым прилагаются философские записки, то создаете «долларовую» серию, где лица известных людей вписаны в купюры. То используете фотографии в живописных полотнах. Есть еще сюрпризы в вашем ящике пандоры?

– Этим летом я поехал в Булгары. Когда решил начать писать, понял, что подрамники взял, а холсты забыл в Челнах, но не ехать же за ними обратно. Поэтому пошел в местный магазин хозтоваров и купил обычную клеенку с цветочками. Натянул ее на подрамник и начал писать прямо поверх орнамента. Работал с натуры акрилом, попытался эти цветочки сделать частью полотна, где изображены исторические памятники Булгар. Потом было еще несколько работ, где я использовал ажурные клеенки, были еще работы и на клеенках с картинками, например, «Побег из рая». Так начала рождаться серия, которая сейчас выставлена в Казани.

– Наш город часто упрекают в отсутствии архитектуры, в визуальном однообразии: дома-коробки, комплексы-квадраты. Что вы, как художник, могли бы на это ответить?

– У нас есть скульптуры Ильдара Ханова, его работы до сих пор современны и актуальны, своей текучестью они разбивают визуальный супрематизм Набережных Челнов. Но если подобные объекты поставить в Елабуге, там они будут не в тему. Так что монументальное творчество Ильдара Ханова – лицо нашего города. Кстати, Казань уничтожила почти все его работы, у нас же к ним отнеслись бережнее. Перед гостиницей «Татарстан» стояла скульптурная композиция, ее не разрушили после того, как построили там очередной торговый центр, а переместили к центральной библиотеке.

– Горожане скульптуры Ханова не особо ценят, у них даже есть обидные прозвища.

– Зато они воспитывают художественный вкус. Просто людей 70 лет кормили соцреализмом, им трудно перестроиться.

– Вы упомянули об очередном торговом центре. Действительно, город в последнее время наполнился однотипными стеклянными зданиями, как вы к ним относитесь?

– Я думаю, что это хорошо, пусть они появляются, но наступит момент пресыщения, и вот тут придет время других, более художественных форм, например, монументальной росписи. Стеклянные коробки – не так страшно, хуже, когда старые здания закатывают в композиты, пластиковые панели. И пусть даже эти здания 70-х годов – простые коробки, пока не имеющие архитектурной ценности, но эти здания построены в определенную эпоху, хрущевки – это символ времени, это история. Конечно, с пластиковыми фасадами стало чистенько, но эти объекты можно было содержать в чистоте и без современных композитов.

Нужно пытаться все сохранять, даже ЖКХ-арт: этих чебурашек с крокодилами Генами, в них есть милый наив. Между прочим, этот тип творчества эволюционирует. Сейчас, например, можно встретить барашка из монтажной пены или лебедя из автомобильной резины.

– Но это же попса, точно так же, как и картины с березами и водопадами на рынке. Разве это хорошо? Это же убивает художественный вкус.

– И это тоже не подлежит разрушению. Ведь когда человек создавал лебедя из покрышки, им двигал творческий порыв. Это не вызывает художественного отторжения, потому что желание творить похвально. При этом в этом наивном арте нет чернухи.

А картины с березами и водопадами… Если люди считают их красивыми и украшают ими свои жилища, то ради бога, это их выбор. Если эта березка радует глаз – пожалуйста. А те, кто их нарисовал, тоже хотят кушать. И я бы не сказал, что это принижение искусства. Художники во все времена подстраивались под потребности публики.

– Расскажите о своей семье, о корнях. Как вы попали в изобразительное искусство?

– Мама и папа – обычные рабочие люди, бабушки и дедушки – из деревень. Я до трех лет не говорил по-русски, потому что мое детство прошло в татарской деревне в Нурлатском районе. Именно там и скопил определенный багаж, эмоциональный опыт, который сегодня могу использовать в своем творчестве. Благодаря деревне у меня выработалось чувство юмора, которое заметно и в работах. В деревнях любят подколоть, сострить. Даже в «долларовой» серии есть ирония, причем чисто деревенская.

А в художественной школе я оказался в начале 90-х, мне было лет 13. Тогда процветала подростковая преступность, родители переживали, что я попаду не в ту компанию. Тем более, что отец был милиционером, а я слушал панк-рок, металл, и это он не одобрял. Для отца неформальная культура была враждебной и почти преступной. Одновременно я рисовал.

Мама восхищалась моими работами, хотя мне казалось, что это ерунда, а она их собирала. Вот они и пригодились для поступления в художественную школу. Кстати, она до сих пор хранит мои детские рисунки. Благодаря вере мамы в мои силы, я и определился со своим будущим.

– Приближается Новый год. Наверняка для вас, как для натуры творческой, это особенное время.

– Это волшебное время, которое позволяет мне ближе общаться с детьми. Со старшим сыном, которому сейчас 9 лет, мы долго писали письма Деду Морозу, правда, совсем недавно он признался, что уже давно в него не верит, потому что увидел воспитательницу в детсаду, переодетую в красную шубу. Мы с ним договорились, что он не расскажет о своем открытии младшему брату, которому пока только полгода.

А еще в предновогоднее время следует подводить итоги, планировать будущее. В 2015 году хотел бы, чтобы у меня появилась собственная мастерская, чтобы я больше занимался творчеством и меньше – коммерческими заказами. А мой итог уходящего года – это рождение сына. Вообще, я благодарен своим детям, ведь они дают мне возможность возвращаться в детство.